Константинов крест [сборник] - Семён Данилюк

Услышав про сюрприз, Ксюша заново затаилась, — чем-чем, а этим была накормлена досыта.

Машина меж тем проскочила через центр города, по Кирова, свернула в Алтынный переулок и подъехала к автоматическим воротам перед их таунхаусом.

— Чего не заезжаешь? — Ксюша насторожилась.

— Да у меня еще встреча намечена, — с чрезмерной скорбностью отреагировал муж. — Дела, понимаешь.

У Ксюши заныло сердце.

— Опять? — выдохнула она.

— Что «опять»? Что ты снова-здорово себе напридумывала?! — взгляд мужа шкодливо заметался. — Слушаешь всяких дур. Сказано же — деловая встреча! За два-три часа обернусь.

Врать он не умел совершенно. Да раньше и не врал. Потому при виде его притворной обиды Ксюше сделалось нехорошо.

О том, что у мужа появилась какая-то пассия, она начала догадываться месяца через два после выписки его из больницы. Сначала, как водится, по липким намекам подружек. А затем, присмотревшись, и сама заметила.

Как-то он обронил: «Ты бы за собой, что ли, следила. Забыла, когда последний раз маникюр делала?». Она поняла: «У той маникюр безупречный». И завыла от обиды, — ногти начали слоиться после бесконечных перекисей, которыми протирала его в больнице.

С тех пор в их отношениях возникла трещинка. Ксюше даже казалось, будто через эту трещинку стала понемногу вытекать ее любовь к мужу, прежде — безграничная.

— Чего тебе неймется?! — с деланой горячностью выкрикнул Павел. — Живешь без отказа. И на тебе! С жиру, что ли, бесишься? Да любая другая счастлива была бы на твоем месте на всём готовом!

— Вот пусть другая и будет, — в сердцах выпалила Ксюша. Заметила, как поджал губы самолюбивый муж. Но остановиться уже не захотела. Слишком накипело. — Знаешь, Игумнов, если думаешь, что на веки вечные купил меня, то — отдохни от этой мысли. Я за тебя замуж не за деньги пошла, а по любви. По любви и уйду, если что. Вместе с ребенком. Так и знай!

Она отстегнула ремень. Потянулась за сумочкой. Павел ухватил ее за плечо.

— Полно, горячка! Я чего решил! Уедем на днях отсюда. На мою родину, в Туапсе. На месте материнской халабуды коттедж поднимем. Катер морской купим, — можем теперь себе позволить. Я уж с дружками детства связался, чтоб местечко в бизнесе приглядели. По миру покатаемся. Ты ведь нигде не была. А тут — хоть в Египет, хоть на Канары-Багамы. Хоть поди знай, куда. Куда пальцем на глобусе ткнешь, туда и рванем.

Ксюша, высвобождаясь, повела плечом.

— От кого бежишь, Игумнов? — горько усмехнулась она.

Рука мужа ослабла и сползла.

Ссутулившись, Ксюша выбралась из джипа.

— Да будет себя накачивать, Ксюха! — донеслось из машины. — Я тебе главное скажу. Тебя я, после всего, что пере жили, никогда не брошу. Кто бы чего ни желал!

От этого вырвавшегося «кто бы чего ни желал» Ксюшу перетряхнуло. Поняла то, о чем прежде лишь догадывалась, — уже желают.

— Делай как знаешь, — безысходно пробормотала она.

В голосе и в позе ее проступало нестерпимое страдание. Меня аж защемило. Заколебался и Павел. Но ненадолго.

Кот Пират перепрыгнул на переднее сидение. Зафырчал, привычно устраиваясь подле хозяина.

— Ты-то еще куда собрался?! Марш домой! — обрадованный возможности выплеснуть раздражение, Павел схватил кота за шкирку и вышвырнул на тротуар, — чего прежде не делал.

После чего рванул с места, рычанием мотора и визгом тормозов объявляя жене о незаслуженно нанесенном ею оскорблении.

Я заметался. Из моего подопечного аж фонтанировала злая, притягивающая беду аура. Но слово, данное Анхэ, надо было держать. К тому же, в отличии от Ксюши, я точно знал, куда направился ее муж. Угрозы для жизни там не предвиделось. Я последовал за женой.

Через десять минут в квартиру позвонили. Ксюша, решившая, что вернулся раскаявшийся муж, с нарочитой неторопливостью пошла открывать. Увы, в дверном глазке обрисовалась фигура притоптывающей в нетерпении Оленьки.

Ксюша заколебалась, — сегодня ей никого не хотелось видеть. Тем более говорливую подружку.

Оленька, мать-одиночка, миниатюрная блондинка с зазывной поволокой в синих глазищах и пикантными ямочками на персиковых щечках, выросла и созрела в сознании собственной неотразимости. В самом деле, редкий мужчина мог устоять перед этой завлекающей улыбкой. В какой бы компании ни оказалась сексапильная синеглазка, она тут же принималась постреливать глазками, наполняя сердца мужчин истомой, а их жен — тревогой и неприязнью. К чести Оленьки, делала она это чаще всего вполне бескорыстно, просто из потребности лишний раз ощутить собственную власть над мужчинами. Но жёны-то об этом не знали. Неудивительно, что подруг, кроме снисходительной Ксюши, она не имела.

Впрочем, и долготерпение Ксюши в свое время оказалось подвергнуто жестокому испытанию. Едва перед свадьбой она познакомила Павла с Оленькой, как та по своему обыкновению попыталась отбить его у подруги. Правда, без успеха.

В практике Оленьки-завоевательницы это оказался, пожалуй, единственный случай, когда мужчина пренебрег ею. Простить такое унижение она решительно не могла. И при встречах с Павлом переходила на язвительный тон, на который он реагировал с неизменным равнодушием. Что еще пуще выводило из себя незадачливую обольстительницу.

На вопрос Ксюши, почему он столь неприветлив с ее подругой, Павел отреагировал по обыкновению лаконично: «Стервочка». Про себя Ксюша с ним согласилась и, само собой, рассеять мужнино предубеждение не пыталась. Да и Оленька старалась при Павле лишний раз не появляться.

Но раз пришла под ночь, очевидно, что-то стряслось. Ксюша неохотно откинула цепочку.

В квартиру подруги Оленька по обыкновению буквально ворвалась и тут же ухитрилась задеть плечом вешалку. В сердцах она выматерилась.

— Оп-ля! — спохватившись, Оленька опасливо прикрыла рукой рот. — Твой дома? — запоздало уточнила она.

Ксюша отрицательно мотнула головой:

— Чего на ночь, без звонка?

— Потому что подруга! Знаешь, как поэт Светлов говорил? Дружба — понятие круглосуточное. И если плохо, то к кому еще податься? Без звонка, видишь ли! Да потому и без звонка, что плохо. Могу уйти, если некстати.

Оленька вновь потянулась к снятому плащу. Требовательно замерла в ожидании.

Плохо взбалмошной Оленьке бывало едва ли не каждую неделю. Поводом для дурного настроения могло стать что угодно. Сопли у сына, разрыв с очередным любовником, «поехавшие» колготки. Утешать ее становилось занятием утомительным. К тому же в том состоянии, в каком пребывала Ксюша, она сама нуждалась в утешении.

Но сказать об этом мнительной подруге — значило спровоцировать разрыв. То, что другим тоже иногда бывает плохо, Оленька не осознавала, кажется, совершенно искренне.